Интервью Председателя ЦК КПРФ Г.А. Зюганова информационному агентству «Россия сегодня»
— Какие у вас впечатления от деревни, где вы жили?
— Мое село Мымрино затерялось на просторах Центральной России, на границе трех областей: Орловской, Брянской и Калужской. В Калужский лес мы ездили за дровами, а в Брянский ходили за грибами. Обычно село строят вдоль оврага, вдоль речки, а моё было треугольничком: родной дом, школа и клуб. В школе я преподавал математику, военное дело и физкультуру.
У меня очень теплые, светлые воспоминания от села. Там была наша с отцом первая пасека. Отец вернулся с фронта на одной ноге — сражался за Одессу, и под Севастополем ему ногу оторвало. Его полумертвого на плащ-палатке притащили на корабль. Два корабля отплывали. Один фашисты разбомбили, а второй дошёл до материка. Отец почти два года в госпиталях пролежал, сделали пять операции, но он выжил.
Вернувшись с войны, отец решил построить свой дом. Сами рисовали, чертили и построили. Нам очень здорово помогали пчёлы. У нас род почти триста пятьдесят лет учительствовал и столько же водит пчёл. После ранения отец многое физически не мог делать, и я с пяти лет был одним из главных работников на пасеке. А он по характеру был максималистом. Заставлял всё делать хорошо: «Или делай с душой, или не связывайся».
Как-то отец считал: пошли на фронт около сотни мужчин, вернулся один-два из десятка, почти все изранены. Меня всегда поражал их дух. Я не слышал ни нытья, ни ругани, ни уныния. Настоящее племя героев. Хотя воспитывались мы в бабьем царстве, потому что война жутко проехалась по Орловщине: восемьсот с лишним братских захоронений, четыреста пятьдесят тысяч лучших сынов и дочерей великой Советской Державы. Я недавно ездил поклониться ещё раз. Эти, так называемые реформы, очень больно прошлись по глубинке. Очень больно. У нас село живо, а вот многие другие деревни исчезли.
Мымрино, конечно, подусохло. Если бы сохранили коллективное хозяйство, оно бы развивалось успешно. Но ни ферм не стало, ни тракторов, и всё посыпалось. Я упрашивал президента, объяснял, что, если бы к коллективным хозяйствам добавили бы крестьянское подворье и фермерские хозяйства, мы бы сейчас были впереди планеты всей. Женский труд должен быть в селе, а его почти не осталось.
— Обидно?
— Не то слово. Это неправильно абсолютно. У нас сорок миллионов гектаров брошены и зарастают бурьяном, березняком, лопухами. Это недопустимо. Мы могли бы кормить отборными продуктами себя и ещё пятьсот млн человек.
Я недавно ездил в райцентр Знаменское, где меня в комсомол принимали. Удивился, что мои книги сохранились в Доме культуры. Очень теплая встреча была. «Энциклопедию юного пчеловода» презентовал. Выполнил таким образом завет отца. Он мне сказал: «Если ты ее не напишешь, то никто не напишет». Я с пяти лет с пчелами и очень хорошо знаю практическое пчеловодство: как? что? куда? каким образом? В книге раскрыл все секреты, семьдесят вопросов и семьдесят ответов с иллюстрациями, историческими зарисовками и рецептами.
Тридцать лет я пытался провести закон о пчеловодстве. Самое любопытное, что его не подписал Ельцин. Я ему сказал: «Вы даже не понимаете. Исчезновение пчел означает массовый голод и уничтожение человечества». Ну сейчас, наконец, удалось провести закон в первом чтении. Думаю, подпишут, потому что в южном полушарии уже погибла половина пчёл. У нас они тоже гибнут массово: много химии, грязи, других мерзостей. А без пчел нет ни опыления растений, ни достойной жизни.
У нас было десять миллионов пчелосемей, в результате так называемых «реформ», убили семь миллионов. И продолжают уничтожать. Сейчас уже появился новый термин «зелёная пустыня». Это безумие. Но его можно остановить. В законе всё прописали, я слушания большие провёл. В следующем году в России пройдет международный форум пчеловодов. Я ходил к президенту, к премьеру, объяснял, насколько это важный вопрос.
— А как они реагировали?
— С пониманием, нормально среагировали. Мишустин поддержал, официально.
Кстати, все великие люди занимались пчеловодством. Соломон занимался, Ричард Львиное сердце, Петр Первый, Наполеон… Он со своей мантии сорвал лилии и нашил золотых пчел. Для Льва Толстого пчельник вообще был лучшим местом на земле.
Пчелу большинство совершенно не понимает, но это самое уникальное изобретение Всевышнего и природы. Вот сколько глаз у пчелы?
— У нее фасеточное зрение, вроде.
— Правильно. Но у неё пять глаз: два фасеточных и ещё три глаза. Она видит всё вокруг. У нее самый совершенный в мире летательный аппарат, ничего похожего нет. Пчела машет крылышками более 400 раз в секунду. Летает с сумасшедшей скоростью шестьдесят километров. У нее лучший навигационный аппарат, лучше, чем любой компьютер.
В пчеле шесть фабрик. Фабрика по производству мёда: египетские пирамиды раскопали и в них мед оказался живой, есть можно. В нем еще семечко нашли, и оно проросло. Фабрика по производству яда: пчелиный яд добавляют в мази, которые лечат суставы. Фабрика по производству воска: вся элитная парфюмерия замешана на воске. Фабрика по производству маточного молока: лучший биостимулятор в мире. Фабрика по производству перги. Перга — это уникальный хлеб. Фабрика прополиса — сильного антибиотика. Если у вас содралось что-то, помажьте прополисом – и через сутки зарастёт. Вот сколько чудес сосредоточено в одной маленькой труженице-пчеле.
Пчёлы живут только у добросовестных людей. Если вы не помылись — они вас быстро выгонят. Если вы пришли поддатые — всё, бежать придётся сразу. Если вы грубо с ними обошлись — не простят. Они своего хозяина знают и относятся к нему очень уважительно. Кстати, с точки зрения внутренней организации жизни, интеллект пчелиной семьи выше человеческого. У каждого своё расписание, все заняты делом, все слушают матку. Бездельничают только трутни.
Когда мы изобретали одну подводную торпеду с высокой скоростью, её кожух всё время рассыпался из-за сопротивления воды. Скопировали с пчелиной соты шестигранник – и он выдержал. Причём, когда вначале рассчитывали, сказали, что пчёлы ошиблись в градусе угла. А оказалось, не пчёлы ошиблись. Пчёлы сделали идеально. У них нам учиться надо.
— Если отойти от пчёл… Вы помните, как узнали, что папа ушёл из жизни?
— Не просто помню. Я раньше относился скептически к вещим снам, но потом…
Я лёг спать и мне приснилось, как я еду домой, машинка небольшая. Утром проснулся — удивился, очень приятный сон был. На второй день засыпаю, как будто пленка чуть назад отмоталась и идёт вторая серия. Приснилось, что отец ушёл из жизни. Я аж вздрогнул, когда проснулся. Сразу позвонил домой — всё в порядке. Поехал к ним.
Когда приехал, всё было точь-в-точь, как мне приснилось, абсолютно. Машинка — это они со своим другом Егором Петровичем, тоже одноногим, приехали на его инвалидной коляске. Ну, поговорил с ним, всё нормально. А у меня на следующий день встреча была очень важная. Я уехал в Москву. После одиннадцати вечера мне позвонили — он ушёл из жизни. А я видел это во сне накануне.
— Есть что-то, что вы хотели бы обсудить с ним?
— Отец и мать дали мне два наказа.
Я в деревенской школе учился четыре года у матери, был хорошистом. А мне очень хотелось получить пятёрку. Помню, выучил что-то сложное наизусть — она мне опять ставит четыре балла. Я не выдержал, сказал ей: «Ну, пятерочку поставь-то». Мама посмотрела внимательно: «Моя задача научить тебя любить людей и добросовестно трудиться». С 5-го класса я был отличником.
А отец, узнав, что меня избрали комсомольским вожаком в школе, сказал: «Запомни, сын, ничего светлее, совестливее и добрее, чем советская власть в этом мире не было» Я спрашиваю: «Почему?». Он говорит: «Она думала и заботилась о простом человеке. Были ошибки, были проблемы. Но в целом советская власть думала о простом человеке». Я бы хотел, чтобы отец это сегодня напомнил новому поколению, потому что некоторые заблудились в трех соснах.
Эти два наказа я пронес через всю жизнь.
Мне бы хотелось сейчас отчитаться перед отцом. Дело в том, что я брал для себя целый ряд обязательств. Например, мне всегда очень нравилась тема международной жизни. У меня вышли три книги на эту тему: «Глобализация и судьба человечества», «Глобальное порабощение России» и «Россия под прицелом глобализма». Я давно написал, что Китай будет мировой сверхдержавой. Многие на меня косо смотрели. А теперь никто с этим не спорит.
— Отец гордился бы вами сейчас?
— Мне кажется, да.
Он мне сказал, что я могу пробиваться только своей головой, трудом и волей. Я всегда следовал его завету. Своего сына, Андрея, в двенадцать лет отправил на завод — часы на отклонение проверять и регулировать. Вполне посильная для парня работа. Сын через несколько дней пришел домой рабочим человеком. Походка изменилась, за стол садиться стал важный, рассуждает, как он там норму перевыполняет. Это очень хорошо повлияло на него. В моём понимании человек формируется в труде и преодолениях. Не вижу другого способа.
— А с внуками как?
— Тоже стараюсь приучать их к труду. Если они пришли, то носки и всё остальное стирают сами. У меня тут спартанский подход. Я хочу, чтобы внуки понимали суть вещей и смысл жизни. Тогда им легче будет.
— Геннадий Андреевич, про мамин завет хочу поговорить: «трудиться и любить людей». Получилось исполнить?
— Мне думается, в основном да. Я трудоголик. Встаю в пять или в начале шестого, а ложусь после двенадцати. Иногда хочется в выходной отоспаться, но и это сложно.
У меня в жизни был целый ряд направлений, которые я с удовольствием осваивал. Допустим, когда оказался на партийной работе, занялся городом Орлом. Мы вместе с Ивановым Альбертом Петровичем изобрели орловскую непрерывку — способ строительства жилья и всех социальных объектов: школы, сады, бытовки…
В чём суть непрерывки? Часто бывает так: дом построили, фундамент заложили, сети подвели, стены, отделку – а потом куда? Никто толком не знает. А там был график и план развития микрорайона: производство, социалка. Мы решили, впервые в СССР, создать план развития города на тридцать лет вперёд. Не на два-три года, а на тридцать лет. На нас тогда многие смотрели с удивлением.
Я заказал проект трём институтам: Моспроекту, Киеву и Ленинграду. Потом с Ленинградским выпустили три методички, как организовать комплексное развитие крупного города. Наш опыт обобщался на политбюро и в Главстрое. Приняли решение провести в Орле общесоюзный семинар, пригласив всех крупных руководителей. Я был руководителем штаба и просил каждого делегата: «Привезите мне план развития крупного города, интересного района или предприятия». Так собрал самую большую в стране библиотеку социально-экономического планирования и развития трудовых коллективов, городов, населенных пунктов и территорий. Потом написал книгу о развитии крупных городов. Кандидатскую защитил на эту тему.
Я горжусь, что мы в ту пору первыми в СССР построили двести тысяч квадратных метров жилья в городе с трехсоттысячным населением. Считаю, что только энтузиазм и трудолюбие позволили нам это сделать.
Вот рядом, в Новых Снегирях, посёлке на восемь тысяч, школы нет и детских садов не хватает. Храм стоит недостроенный. А рядом школа, где тридцать пять человек в первом классе. Как их учить? Я бы ни за что не подписал развитие этого посёлка, пока не увидел бы комплексный план и всё, что должно обслуживать людей – от школы, детского сада, больницы до аптеки и парикмахерской. А в основном, на мой взгляд, я выполнил завет матери.
— Про труд — это первая часть. А вторая — про любовь к людям.
— Перед каждым праздником я стараюсь всех депутатов убедить: «Идите в детские дома, в школы, сделайте что-нибудь полезное и доброе для людей».
— Идут?
— Идут, но не все. Я тогда говорю: «Слушай, братец, ты, вроде, крестишься, а у тебя в душе ни одной заповеди не осталось. Иди помоги тем, кому тяжело. Завтра ты сам можешь оказаться в таком положении».
У нас фракция принимает каждый день людей. У меня утроилась почта за последнее время. Девяносто процентов – беды, стон и вой. Работу не найдёшь, детей не выучишь, полицейщина свирепствует. Стараюсь помогать людям и заповедь матери выполнить до конца.
Мать моя долгую жизнь прожила. Ушла из жизни на девяностом году. Жила со мной всё время. Я её как-то уговорил пройти профилактику, возраст всё-таки. Её в больницу положили, а я навещал. Так лечащий врач мне говорил: «Хочу вас поблагодарить за мать. Знаете, рядом с ней лежит сорокалетний мужчина: кроме нытья – ничего. А она сама ухаживает за собой, сама стирает, сама читает. Мне даже книжку принесла. Не столько мы её лечим, сколько она своей добротой и своими знаниями делится с нами».
Но ушла она тоже неожиданно. Я позвонил врачу, он сказал: «Ситуация трудная». У вас в голове знаете сколько кровеносных сосудов? Вот любая поломка там плохо ремонтируется.
Признаюсь честно, я оказался внутренне не готов к тому, что мать ушла. Я понимал умом, что 90 лет уже, но всё равно не был готов. Человек умирает дважды: сначала со смертью матери, а потом сам. Отрывается в момент ухода матери из жизни очень важная пуповина…
У меня, правда, свой подход к этому. От меня никто не ушёл. У меня наверху есть большая икона, и они все там: мать, отец, дед, мои учителя… Я, тьфу-тьфу, не потерял друзей по жизни. Многих во сне вижу, часто обращаюсь к ним, вспоминаю.
— Геннадий Андреевич, а чего вам сейчас не хватает в жизни, кроме близких?
— Не хватает времени выспаться.
Нет выходных в связи с тем, что седьмой год выборы в начале сентября. Практически всё лето уходит на подготовку к ним.
Не хватает живого общения с теми, кто мне очень дорог. Например, у меня была команда КВН. Я до сих пор каждый год езжу в Орёл на нашу встречу. Обязательно пятого августа — в день освобождения города от фашистов. Уже пятьдесят лет встречаемся. Вот мне не хватает возможности им в глаза посмотреть, песню спеть: «Идут, идут физматики сквозь дебри математики, сквозь интегралов строгий частокол»…
Я как-то Путину и Лукашенко сказал: «Запомните, под старость – больше болезней и меньше друзей. Друзья приходят и уходят, а враги накапливаются. Поэтому надо беречь друзей и не копить врагов». Это очень непростая задача. Друг, на мой взгляд, тот, кому можно позвонить в три-четыре часа ночи, и он спросонья спросит: «Чем тебе нужно помочь?» Вот такими друзьями надо гордиться и беречь их.
— Хочу немножко про политику. Не устали ли вы?
— Я к политике отношусь как к творчеству. Горжусь тем, что читал лекции во всех ведущих университетах мира. В Бостоне и в Гарварде были забиты все аудитории и слушали с интересом. У меня вышла тогда на английском языке книжка «Моя Россия».
Там, кстати, была одна уникальная встреча. Подходит респектабельный парень, говорит: «С вами хотели бы встретиться нефтяные короли в Хьюстоне. Это столица Техаса, три с половиной тысячи километров отсюда. Я говорю: «Мне через сутки улетать». «Это не ваш вопрос, если скажете да, они готовы к встрече». Я говорю: «Хорошо». Они меня завезли в ангар, посадили на Фалькон, прилетели туда быстро. Я там выступил, поговорили. В Америке было много очень любопытных встреч. Они всё вопросы мне задавали: «Кто за вами стоит?»
— Россия, Родина, народ.
— Кончайте шутить. Страну предали, флаг сорвали, партию растащили, и вы набираете более сорока процентов.
— Ну и что?
— Каждый процент – миллиард.
— Какой там миллиард? Если б миллиард у меня был, мы бы выиграли.
Потом выступал в Давосе, излагал, каким образом можно было уберечь мир и страну. Деловые круги тогда полностью приняли мой взгляд и программу. Полностью. Это так перепугало Чубайса и его команду, что они вечером собрались и решили душить меня любыми способами. Изготовили в Финляндии газету «Не дай бог» – почти пятнадцать миллионов тираж – и положили во все почтовые ящики. Матери попалась эта газета. Я её потом неделю откачивал. Она посмотрела её и мне говорит: «Я же тебя сама учила. Что они пишут?» После этого я уже сам почту забирал. А потом пошли повестки на один суд, на второй, на третий… Внук приходит, говорит: «Дедушка, ты у нас главный бандит. Каждый день тебя вытаскивают на суд».
Кстати, вот вы спросили, чего не хватает. Я прошёл огонь, воду и медные трубы. Был во всех горячих точках. Своими глазами видел, как ведёт заседание правительства Косыгин, как выступает на собраниях и съездах Брежнев. Встречался со всеми маршалами, со всеми сильными мира сего. Курировал Москву, Северный Кавказ, Прибалтику. В стране нет ни одного региона, где бы я не побывал. Казалось бы, надо поделиться этим. Вот, даже в Китае вышли мои книги. А внутри страны я не вижу у власти потребности глубоко осмыслить всё это!
Я говорил на тему Беларуси с Путиным, с Мишустиным. Сказал, что, если мы допустим натовцев на границу с Россией, то всё. После того как мы профукали, и бандеровщина с ЦРУшниками захватили власть на Украине, развязали войну в Донбассе, надо понимать, как для нас история с Беларусью кончится, если мы ей не протянем братскую руку. И уже ничем не оправдаешься перед потомками. Но я не вижу, чтобы государственные каналы проявили должный интерес к этому. У Соловьева все выступают, а меня два года не приглашают. Ладно, я без них обойдусь, у меня интернет, у меня система из двухсот газет и сеть сайтов. Но те, кто думает о стране — почему бы им не использовать мой опыт?
Мне часто говорят: «Со своим опытом и знаниями Вы сегодня вполне могли бы выполнять роль Примакова в Госсовете. Почему этого до сих пор не произошло?» Я отвечаю: «Вот и у меня тот же самый большой вопрос». С Путиным встретился, говорю: «Что у вас за Госсовет? Все, кто в него входит – ваши подчинённые. Вы их можете выгнать в один вечер, и никто из них рот не откроет. Это не Госсовет – это ваше производственное совещание». Рассказал, как в свое время Александр I Госсовет собирал. Как советские органы власти работали. Говорю: «Хоть включите туда лидеров фракций». Он включил, надо отдать должное. Даёт нам слово.
Нужно понимать: сейчас — один из сложнейших моментов в истории нашей страны. Мир заблудился, американский глобализм лопнул. Они не предлагают новых вариантов – только призывают снова печатать деньги. Семь триллионов решили напечатать. У нас-то нет печатного станка.
Наша партия предложила полноценную программу, под неё – законы. И что мы видим в ответ? Соглашаются, молчат и не голосуют. Иногда говорю: «Ребята, ну на что вы надеетесь, если шесть лет подряд люди продолжают нищать! Объясните мне, зачем вы допускаете это?» Немая сцена.
Любая исполнительная власть без контроля или с ума сойдёт, или проворуется, или сопьется. Это с древнего Рима известно. Давайте хоть какие-то противовесы создадим! Если в стране нет людей, к которым всерьез прислушивается правитель — неизбежен хаос. Неизбежен! Даже эксперты «Дойче банка» заявили об этом в своем недавнем докладе. Там сказано: «Наступает эпоха хаоса».
Сейчас я говорю и Путину, и всем остальным: «Ну и что будем делать, если завтра забурлит, а у нас не будет ни авторитетной исполнительной власти, ни авторитетных политических лидеров, ни авторитетных духовных пастырей? Что будем делать?» Обязательно найдется какой-нибудь ухарь, который знает, как кого выстроить у стенки и кого в первую очередь повесить. Но это же не выход.
— А что они вам отвечают?
— Когда беседую, у меня ощущение, что они слушают. Слушают, но не слышат.
— А почему?
— Я не понимаю.
Один из учителей мне говорил, что в политике, чтобы не делать ошибок, надо быть, как минимум, принципиальным.
Надеюсь, Мишустин это понимает. Он и Шойгу с нуля создали сильные ведомства. Шойгу – МЧС, и сейчас армию подтянул, а Мишустин – налоговую службу. Но сейчас задача – строить и создавать. Налоги-то с населения уже брать нечем.
— Про веру чуть-чуть. Вам не кажется, что в современной России православных больше, чем верующих?
— Мне не просто не кажется. Я абсолютно уверен в этом.
Во всех мировых религиозных учениях есть один общий постулат – «возлюби ближнего своего, как себя самого». Я размышлял довольно обстоятельно: время разное, связи не было, не общались… Видимо внутренне человечество давно осознало, что исправить и уберечь себя можно только, если ты относишься к ближнему лучше, чем он этого заслуживает. Я стараюсь этого придерживаться, но очень непросто.
Считаю, что попытка построить царство справедливости на земле, а не только на небесах — очень благородная задача. Я посвятил этому практически свою жизнь.
— А страх Господень вас посещает?
— Я пережил очень сложные времена, выбрал тернистый и опасный путь. Много раз меня спасала интуиция. Вдруг кто-то начинает внутри говорить: так не делай. Потом понял, что, если бы я не послушал, было бы гораздо хуже. Поэтому, в обычном смысле слова, я преодолел страх. Мне за Державу тревожно и обидно.
Как-то я сказал одному человеку: «Пессимист и трус никогда бы не взялся за мое дело». Мне обещали золотые горы, я знал всех руководителей, я мог…
Однажды сюда приехал один олигарх, посмотрел, говорит: «Зачем быть генсеком, чтобы жить в таком курятнике?» Я ему в ответ задал любопытный вопрос: «У тебя, наверное, четыре этажа вверх и три вниз, за стеной пятиметровой и колючей проволокой? Зачем в такой фешенебельной тюрьме жить? Скажи мне, в скольких комнатах ты за прошлый год не был ни разу?» Он задумался, говорит: «Наверное, в половине». Ну и зачем эти богатства? Я сторонник того, чтобы всё было разумно и достойно.
— Геннадий Андреевич, за что вам больше стыдно?
— Стыдно, может, не то слово. Душа болит.
Откровенно скажу. Мы могли спасти советскую страну. Это была вершина русской цивилизации. Мы обязаны были ее сберечь, не отдать на растерзание.
Понимаете, КПСС не была партией. Это была система государственного политического управления. Ее ломать, как ломал Горбачёв по глупости, а Ельцин по пьянке — преступление. КПСС нельзя было разрушать, надо было реформы проводить, прежде всего в партии. Наиболее талантливых, грамотных людей продвигать и усилить контроль за теми, кто принимает решения.
Меня иногда спрашивают: «Вы не тужите, что не стали президентом?» Скажу искренне: тужу. Потому что наша команда – Маслюков, Стародубцев, Алферов, Квицинский, Илюхин, Мельников, Кашин, Савицкая, Чикин, Харитонов, Коломейцев, другие талантливые люди, – проводила бы более верную и успешную политику. Но так сложилось, что идеологически страна разделилась пополам. Можно было организовать войну Севера и Юга и потерять вообще всё.
Сейчас, если смотреть… Взять, например, партийную систему. Кроме нашей партии в стране крупных политических партий нет. «Единая Россия» – скорее собрание чиновников. Жириновский… Ну, Путин не зря сказал: «Есть Жириновский – есть партия. Уйдет – нет партии». А все остальные — изобретенная властью винегретная нарезка.
У нас выросла целая плеяда молодых и талантливых. Если бы были честные выборы, мы бы давно уже выиграли. Сейчас до выборов не допустили пятерых наших кандидатов в губернаторы. К сожалению, «Единая Россия» боится сильных и достойных соперников, умных людей и интересных идей. Три дня голосовать — это абсолютное глумление. Они не хотят демократичных выборов.
Печально это.
— Что вы внукам говорите, когда они про смысл жизни вас спрашивают?
— Это один из самых трудных вопросов. Я много размышлял на эту тему.
Вы знаете, что вы — космонавт? Вы на космическом корабле по имени Земля летите со скоростью двадцать пять километров в секунду и не знаете, куда. Таких космонавтов на нашей Земле уже восемь миллиардов. Сейчас многие заблудились, сбились с пути, и природа начинает мстить за то, что космонавты по отношению к кораблю ведут себя неподобающим образом. Мстит тайфунами, пожарами, наводнениями. Планета требует к себе справедливого отношения.
Одна из главных заповедей — чтобы мои внуки понимали, что они высшие создания природы и Всевышнего, но они не хозяева. К природе, к жизни надо относиться очень уважительно и бережно. Мы все гости на этом свете. Человеку много не надо. Вы съедите, сколько у вас желудок переварит, выпьете, сколько у вас печень пропустит. Одежда нужна для того, чтобы выглядеть эстетично, приятно. А всё остальное — от лукавого.
Осмысленная жизнь начинается после того, как у вас появляется любимое дело. Дело, душа, друзья, дети и добро — это главное. Есть четыре опоры, на которых держится человек: вера, надежда, любовь и мать их мудрость Софья. Без них нет человека.
— А у вас всё в порядке с опорами?
— Надежда, говорят, уходит последней. Я в последнее время теряю надежду. С тревогой смотрю в будущее… Человек, который потерял волю и надежду – обречен.
С детства вспоминаю эпизод из военного фильма: две тысячи пленных гонят на расстрел четыре эсэсовца. Помню, сидел и шептал: «Ребята, разбегайтесь! Всё равно кто-то спасется!» Вот иногда у меня такое ощущение, что наш храбрый и талантливый народ, всю нашу огромную страну сегодня гонят на убой электронными бичами. А она никак не хочет остановиться. Без нас на этой планете всем плохо будет.
— А кто сейчас эсэсовцы?
— Смотрите, Гитлер решил вывести новую породу «сверхчеловека». А сейчас появились другая опасная тенденция — хотят выводить служебных людей. Как служебных собак. Вот вам продукты, от которых вы через поколение рожать перестанете, вот вам сексуальные удовольствия и вот вам родители: номер один и номер два. И никакой реальной цели.
На мой взгляд, эта публика страшнее гитлеровцев. Те хоть видны были – понятно, с кем надо бороться. А теперь… Попытки даже такого талантливого человека, как Михалков, сказать правду рубятся на корню. Взяли и выгнали с «России 24». Это абсолютно недопустимо. Крайне тревожный сигнал.
Другое дело, что мы из всех смут и передряг всегда выходили окрепшими. Это ещё греет мою надежду.
— Вы в одном из интервью Путину посоветовали: «Надо уже о возрасте подумать, о вечном». А сами думаете?
— Думаю.
За последнее время ушло из жизни много людей, с которыми я дружил. Я, например, очень благодарен Кобзону, Говорухину, Губенко, Распутину, Бондареву… Они мне крепко помогли, сказали: «Мы тебя не бросим, поддержим», когда мне обещали десять лет тюрьмы.
Понимаете, моё дело продолжат талантливые люди. Я сейчас всё делаю, чтобы они рядом росли и развивались. Хорошо развиваются и Афонин, и Новиков, и Калашников, и целый ряд ярких молодежных лидеров. Вечно дерево жизни – надо только умело его выращивать, поливать и оберегать.
— Геннадий Андреевич, а страшно понимать, что вы уходите?
— Знаете, я из долгожителей, и торопиться с уходом не собираюсь. А вообще, я к этому философски отношусь. Уход из жизни, как один мудрый сказал – это простое слияние души и тела с природой. На это надо смотреть как на неизбежность. Я не предал ни идеи, ни друзей, ни своего дела. У меня совесть чиста перед родителями. Я хочу, чтобы у новых поколений были счастье и достойная жизнь. Надо только помочь спасти корабль и выровнять курс, чтобы людям жилось лучше и безопаснее.
— Если бы вам остались жить сутки, что бы вы сделали?
— Ой, давайте не будем. Я должен ещё побороться.
— А кому вы должны?
— Всем. И вам я тоже должен. Всё-таки вы беседуете с председателем крупнейшей партии, с учёным… Я должен. В меня страна вкладывала, меня учили… Я должен это отдать сполна, чтобы оправдать ваше доверие.
Можно было бы сесть на лавочку, сложить руки и сказать: «Я всё сделал». Но я сейчас работаю по пятнадцать-семнадцать часов в сутки.
— Потому что боитесь, что не оправдаете?
— Нет, я считаю, я уже оправдал доверие трудового народа.
— Уже оправдали?
— Я уберёг Красное Знамя Победы. Вместе с товарищами создал партию, которая руководствуется лучшими традициями. Я написал работы, которые читают на всех языках. Я продолжил дело своих родителей, любимое дело отца. Пчелы – главные экологи планеты.
Просто сейчас очень ответственный момент. Всем, кому дорога Россия, надо максимально сплотиться и вылезти из водоворота. Знаете, мне в последнее время приснились почти все руководители. Я видел тех, с кем мне довелось работать и бороться. Меня это, с одной стороны, радует, а, с другой стороны, очень напрягает. Я думаю, это не случайно.
Тот же Горбачёв – я же его знаю насквозь. Он возглавил гигантскую страну, с которой все в мире считались, но стал ломать всё. И потом, сломав Державу, сидел и рекламировал пиццу. Жутко становится. Для меня это остаётся загадкой. И я не нахожу ответа на неё.
Когда рушили Союз, я выступал перед крупнейшими учеными. Говорил: «Ельцин живет со мной в одном подъезде. Я более пьяного руководителя не видел». И умолял: «Не голосуйте за него! Если он придет к власти, завтра все останетесь без работы, без своих институтов и заводов. Они вроде бы соглашались, но все равно шли голосовать как зомбированные.
Сейчас ситуация еще более драматичная. Прежде хотя бы сохранялся запас советской прочности и советской совести. Сегодня этого нет.
— Вытянем ли?
— У меня ощущение, что вытянем. Если крепко задумаемся над происходящим и сплотимся. Но очень многое зависит от первых лиц.
У нас страна вождистская. Нам нужен царь, генсек, руководитель, герой. Так сложилась история. Без вождей, без героев мы бы не выжили.
— А вы себя ощущаете таким героем?
— Это не мне судить. Хотя сегодня со мной считаются все думающие люди.
